сначала я молчать хотела

Опять мы весь вечер с подругой загонялись, потому что её теперь мама принялась пилить. Ну пилит буквально ни за что. Кофеварку утром забыла помыть - на работу бежала, так вечером ей чуть ли не байкот. А ругаться не хооочется. Нервы-то не стальные.

Ну можно, конечно, закатить истерику, потому что на каждый мамин климакс найдется дочкин пмс, но это же не правильно, а мы такие уже какбэ взрослые и какбэ умные. И вот понятно же, что добра желает, только представления у неё о добре странные: кирхе-кюхен-киндер.

Мне-то проще, я свою маму раз в два месяца вижу. Мы просто физически не успеваем посраться.

Вот, значит, идем мы с ней к остановке и я нас утешаю:

- всё ещё у нас будет, и муж хороший, и семья, и достаток. Потому что мы клёвые. А сейчас мы ведь тоже наслаждаемся жизнью. Хошь тебе в игры всю ночь играем, хошь - у друзей остаемся переночевать, хошь - едем куда хотим. Пивасик пьём, киношки смотрим, у плиты не стоим, если не хочется. Не без шероховатостей, конечно, но живем в своё удовольствие.

- ага, - возражает она, - мы слишком умные с тобой. Если б мы были поглупее, то уже давно б замужем были.

- ну, я всё-таки считаю, что всему своё время. Мне вспоминается отрывок из восьмой главы Евгения Онегина. Ну, тот, который чем-то похож на Нагорную проповедь:

Блажен, кто с молоду был молод,

Блажен, кто во-время созрел,

Кто постепенно жизни холод

С летами вытерпеть умел;

Кто странным снам не предавался,

Кто черни светской не чуждался,

Кто в двадцать лет был франт иль хват,

А в тридцать выгодно женат;

Кто в пятьдесят освободился

От частных и других долгов...

Цитирую я его, значит, и понимаю: палюсь.