у неё было любимое место. усаживалась по-турецки и выпрямляла спину. или сидела ссутулившись, словно проблемы всего мира ложились в этот момент на её плечи. не важно. как бы она не сидела, она была собой.

с ней можно было молчать часами без неловкости. спорить о разнице между ложью и враньём. холодные ладони вылечили бы даже мигрень прокуратора Пилата, но она никогда не соглашалась с тем, что в ней есть что-то от Маргариты. она всегда уходила внезапно, прервав беседу, не дослушав песню, не допив кампари.

запах её духов оставался легким послевкусием в комнате и будоражил воображение. Она не доверяла словам и так никогда и не призналась ему в любви.